Николай Каладзе – известный на полуострове и далеко за его пределами педиатр, курортолог-физиотерапевт, доктор медицинских наук, профессор. В интервью «Крымской газете» учёный рассказал, почему в крымских здравницах важно восстановить специализацию, как, поработав в Казахстане, увлёкся изучением методов лечения ревматизма у детей и вернулся в Крым. А также о том, какую роль в его жизни сыграл святитель Лука Крымский.
«ПОДТВЕРЖДАТЬ РЕНОМЕ»
– Николай Николаевич, более сорока лет вы остаётесь бессменным заведующим кафедрой педиатрии, физиотерапии и курортологии факультета подготовки медицинских кадров высшей квалификации и дополнительного профессионального образования Медакадемии КФУ. Кафедру называют уникальной. Это так?
– Она уникальна с момента открытия в 1981 году в Евпатории. Будучи первой в Советском Союзе, эта кафедра предназначена для научно-исследовательской работы в детской курортологии и физиотерапии. Необходимость её открытия всячески обосновывали и учёные Крымского медицинского института (профессор Маргарита Васильевна Иванова и ректор Владимир Ильич Зяблов), и Сергей Степанович Северинов, в то время возглавлявший Евпаторийский территориальный совет по управлению курортами профсоюзов. Кафедра была прежде всего образовательной. К нам приезжало огромное количество людей со всего Союза: и Чукотка, и Камчатка, и Курильские острова, и Дудинка, и Кольский полуостров. Даже формирование кавказских детских санаторно-курортных учреждений происходило не без нашего участия.
– Насколько курортная реабилитация – это отдельная сфера в лечебной практике?
– Проще говоря, не любой врач может заниматься курортной реабилитацией. Это очень сложное направление медицины, особенно педиатрии, которое связано со спецификой клиники того или иного заболевания. Врач, специализирующийся на лечении ДЦП, конечно, сможет лечить больного бронхиальной астмой, но не так эффективно, как это делал бы профильный специалист. Специализация в санаторно-курортных учреждениях весьма важна и должна быть обязательно восстановлена.
– Пять лет назад вы сетовали, что уровень подготовки медиков в крымских санаториях падает. За прошедшие годы тенденция изменилась?
– К сожалению, она сохраняется. Притом что в своё время евпаторийское научное общество физиотерапевтов и курортологов насчитывало пятьсот специалистов! На всех съездах всесоюзных мы фигурировали как самостоятельное образование, поскольку такого количества не только подготовленных и переподготовленных, но и узких специалистов не было нигде – ни в Ялте, ни на восточном побережье Крыма. В том числе потому что была определена специализация санаторно-курортных учреждений. Например, санатории «Искра» и Министерства обороны имели неврологический профиль, санатории имени Крупской и «Орлёнок» – ортопедический. Это уникальные здравницы, там оперировались больные (в санатории Минобороны оперируются и сейчас). Сегодня есть большая необходимость в реабилитации детей с кардиологическими патологиями: перенёсших кардиты, с нарушениями ритма сердца, оперированных на сердце, с искусственным водителем сердечного ритма. А детских кардиологов в санаторных учреждениях Евпатории, по сути, нет, в городе один-два специалиста.
– Как, на ваш взгляд, возможно улучшить ситуацию?
– Для этого санатории должны работать круглогодично и заполняться. Тогда будет и достаточное количество врачей. Пока сохраняется сезонный характер работы, врачей у нас много не будет, как не будет и нужных узких специалистов.
– Ваш славный коллега, доктор медицинских наук Николай Дриневский, был убеждён, что Евпатория не должна «по-новому завоёвывать себе имя». Согласны?
– Конечно! У нас уже есть для этого все климатические особенности: море, лиман, лечебные грязи. Такое сосредоточение мало где найдёшь! Тем более что здесь разработаны методы лечения для любой патологии, для детей любого возраста. Нам нечего завоёвывать. Так или иначе, в карете прошлого далеко не уедешь, своё реноме надо подтверждать. Это требует постоянной работы.
– В городе возводят детский реабилитационный центр Минздрава России – учреждение, которое, безусловно, станет знаковым в курортной истории.
– Вне зависимости от наличия такого федерального центра, Евпатория должна быть всероссийской детской здравницей – так же, как раньше она была всесоюзной и всеукраинской. Этот статус должен распространяться на весь курорт в целом, на все детские санаторно-курортные учреждения, которые, в свою очередь, должны принимать детей со всех концов Российской Федерации. И условия работы этих учреждений должны отличаться от общероссийских. Допустим, сегодня период пребывания в санатории составляет 21 день – 24 дня. Здесь же в зависимости от патологии, от болезни конкретного человека лечение может быть пролонгировано. А что касается федерального центра, то важно, чтобы это учреждение наряду с лечебно-диагностической выполняло функцию большого научного центра.
«ДОЖИВЁТ ДО УТРА – ПРИВОЗИТЕ»
– Ваша врачебная практика началась в небольшом казахском посёлке Карасу, где тогда вы были единственным педиатром на весь район!
– Это был замечательный период в моей жизни! Работать было тяжело: я был действительно единственным педиатром, вёл и отделение, и поликлинический приём был на мне. Через несколько месяцев после приезда я получил трёхкомнатную квартиру, но жил в основном в отделении. Буквально на первом дежурстве меня протестировали во всех отделениях: и в терапевтическом, и в хирургическом, и в отделении акушерства. Я действительно показал, что могу и роды принять, и ассистировать при любой хирургической операции.
– Однако всё-таки вернулись в Крым…
– Я себя готовил к хирургической практике. Уже на четвёртом курсе института мне предоставили возможность самостоятельно провести аппендэктомию (операцию по удалению аппендикса. – Ред.). На пятом-шестом курсе на практике в районах Крыма я проявлял хирургическую самостоятельность и, поскольку учился на педиатрическом факультете, думал стать детским хирургом. Но работа в Казахстане склонила меня к тому, что я должен быть педиатром. Однако хирургическая подготовка мне очень помогала на всех этапах моей жизни. А в Крыму я знал научные школы, в частности школу моего учителя Натальи Ивановны Королёвой, которая занималась ревматоидным артритом в евпаторийском санатории «Здравница». Она первая в СССР занялась фундаментальным изучением детского ревматизма на евпаторийском курорте. Ещё в Казахстане я тоже увлёкся этим вопросом. Хотелось продолжить заниматься наукой.
– Вы некоторое время работали в палате интенсивной терапии в областной больнице им. Семашко и выезжали с санавиацией на особо тяжёлые случаи. Один из них вы даже назвали чудом…
– Такое запоминается на всю жизнь. После защиты кандидатской диссертации я работал в Симферополе на кафедре госпитальной педиатрии Крымского мединститута. В старой областной больнице было детское отделение, где фиксировали довольно высокую смертность: в год умирало до 18-20 детей. И хотя в больнице была тогда уже детская реанимация, решили организовать палату интенсивной терапии. Я вызвался её курировать. Надо сказать, что результат был потрясающий. Мы работали вместе со студентами, которые дежурили, ухаживали за больными, делали все манипуляции. За первый год работы палаты интенсивной терапии у нас умер всего один человек. Однажды вызвали в Судак. Там трёхмесячный ребёнок фактически умирал. Врачи меня уговаривали забрать его в областную больницу, но я знал, что по дороге он умрёт. Я пробыл в Судаке полдня, все лечебные мероприятия, которые только можно было провести, мы отрегулировали. Глядя на коллег, я сказал: «Если доживёт до утра, привозите его к нам». И рано утром, когда я уже был на работе, они его привезли. Он пролежал у нас несколько месяцев, и мы его выходили. Я рад, что мальчик рос и развивался потом нормально, хотя и относился к группе часто и длительно болеющих. Я за ним следил. Он окончил школу, техникум и пока живёт, слава богу. Это один из уникальных случаев в нашей практике.
ВСТРЕЧИ СО СВЯТИТЕЛЕМ ЛУКОЙ
– По вашим словам, вы пришли к вере после «встречи» со святителем Лукой Крымским (в миру – Валентином Войно-Ясенецким). Речь о духовной встрече?
– Совершенно верно. Хотя школьником мне доводилось видеть его несколько раз. Громоздкая, высокая фигура. Недалеко от нашего дома, на улице Госпитальной, где жили мои друзья, мы часто видели его, медленно подходившего к своему дому. Однажды в Алуште я видел, как он прогуливался по набережной в Рабочем уголке. Но ощущения чего-то возвышенного ещё не было. Когда окончил школу и поступал в институт, я был свидетелем того, как к дому святителя Луки, когда он умер, стекалось огромное количество людей. Когда уже преподавал в Крымском медуниверситете, со студентами мы подготовили работу «Памятные медицинские места города Симферополя». И одним из памятных мест стала могила Войно-Ясенецкого на старом кладбище. На студенческой конференции доклад прочитали, его с интересом выслушали. Через несколько месяцев писатель-эмигрант Марк Поповский прислал мне французское издание своей книги «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга». Когда уже стал проректором университета, к памятной дате мы решили установить на одном из корпусов вуза мемориальную доску, поскольку там Войно-Ясенецкий прочитал несколько лекций, когда его перевели из Тамбова в Крым. Ему предлагали быть профессором кафедры хирургии, но поставили условие работать без священнического облачения. Облачение он не снял, но две лекции прочитал. Одну посвятил гнойной хирургии, бывшей ведущим направлением в его хирургической деятельности, а на второй рассказал о своём профессиональном пути. Это происходило в сороковые годы, и свидетелей тех лекций уже, к сожалению, не осталось. В определённый момент он стал для меня, можно сказать, моральным мерилом. Когда ты об этом человеке рассказываешь, ты его уже знаешь, ты чувствуешь его в своей жизни, тебе он не безразличен. Твои слова, твои поступки уже должны соизмеряться с тем высоким, что излучает эта личность.
– В одной из статей, посвящённых творческому пути святителя Луки, вы заметили, что отличительной чертой всей его жизни был гуманизм. А на каких основах базируется ваше отношение к гуманизму?
– На том большом врачебном опыте, не только личном, но и нашем классическом, который, как мне кажется, я в себя впитал.
– Вы подготовили и опубликовали по-своему уникальный труд заслуженного врача Белорусской ССР Бориса Боравского «Медицина в литературе и искусстве».
– Борис Анатольевич – мой двоюродный дед. Он работал в Полоцке, в 40-е годы прошлого века его заслуги отметили двумя орденами Ленина. Замечательный диагност, высоко ценимый в том числе московскими профессорами, он посвятил себя исключительно лечебной работе. Если бы он был учёным, то наверняка стал бы академиком. Эту книгу Борис Анатольевич написал до Великой Отечественной войны, после которой он свой труд немного дополнил. В 80-х годах его дочь дала мне прочитать рукопись. Прочитав её за ночь, я сказал, что она обязательно должна быть издана. Впервые главы этой книги опубликованы в конце 90-х в издаваемом мной историко-медицинском журнале «Асклепий». В своё время это действительно единственная книга, посвящённая вопросам взаимо-связи медицины и искусства. Потом появилось немало публикаций с такими исследованиями.
– Поразил ли вас особенно какой-либо пример художнической прозорливости, приводимый Борисом Анатольевичем в этой работе?
– Там приводится (и затем его неоднократно приводили в соответствующих монографиях) пример из рассказа Ивана Тургенева «Живые мощи», включённого в цикл «Записки охотника». В рассказе есть описание внешности девушки, чья голова была, как замечает писатель, «совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая». В XIX столетии ещё не был поставлен диагноз, лишь в XX веке стало ясно, что классик описал состояние человека, больного системной склеродермией. Тургенев настолько точно описал клиническую картину, что практически она повторяет описания, позже данные в медицинских монографиях. А вообще, таких примеров очень много.
Алексей ВАКУЛЕНКО
